Пасьянсы с Бродским

Впервые ассоциация «жизнь – это многомерный пасьянс» пришла мне зимой первого курса, когда я учил химию и раскладывал пасьянс «паук». Теперь, анализируя некоторые события своей жизни в ретроспективе (как бы пафосно это ни звучало), я поражаюсь, насколько тщательно и эффективно я собирал (и продолжаю собирать), сам того не осознавая, задания-квесты. И какой взаимосогласованный пасьянс получается из усердно творимого мною бреда. Об одном из этих пасьянсов я и хочу рассказать.

 Это не коллаж, но собор в Лозанне.

Бродский стал для меня выделенным из некого общекультурного детского фона в пятом классе.

Учительница, преподававшая нам, была замечательным человеком, не считая болезненно-яркого сияния огня нравственности в глазах. Апофеозом было задание «сравнить рассказы Шукшина «Волки», Лондона «Любовь к жизни» и Шекли «Земля, воздух, огонь и вода», непременно употребив слово «нравственность»». За него я получил двойку, плавно переходящую в тройку, как, впрочем, и за почти все остальные сочинения. 

На её же уроке произошло и первое знакомство с Бродским. Совершенно не помню темы урока и прочих мелочей, но это было сразу после того сочинения. Помню, что разбирали два стихотворения: А. Фета «Ночь тиха. По тверди зыбкой» и И. Бродского «Волхвы пришли. Младенец крепко спал». Я сидел и думал примерно «как же дивно подходят друг к другу два стихотворения! Только заканчивается одно, и начинается другое». В этот момент одноклассник поднял руку и озвучил эту мысль, за что немедленно получил «пятёрку». 

Я же остался сидеть с первым запомненным навсегда (1) чувством глобальной мировой несправедливости, (2) пониманием того, что люди тупее, чем я думаю, и считают крайним достижением умение видеть очевидное (именно в таких формулировках) и (3) полнейшей неспособностью писать сочинения и отвращением к школьному предмету литературе (а зачем, если преподаватель против тебя?).

Потом память о любых сочинений помечена как «остров боли» и закрыта чёрной пеленой. Написательская импотенция установилась на 5 лет (благо в 9-ом классе можно было написать изложение), и навык этот был принудительно восстановлен к поступлению в МГУ. После чего импотенция успешно восстановилась вплоть до конца 2011 года.

Собственно, строчка «Волхвы пришли, младенец крепко спал» стала одной из двух строчек классической русской поэзии, которые я помнил к моменту поступления в МГУ (вторая была «Зима. Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь», и я сейчас не пошутил). Это знание не помешало мне окончить с золотой медалью школу и получить отличную оценку за вступительное сочинение. Ну а что делать, если остальная крохотная память была занята выученной назубок дискографией Nautilus Pompilius, которая давала гораздо больше для моего мироощущения? Ну и мне уже тогда «не хватало мотивации» учить что-то из-под палки. 

Второй раз я сознательно обратился к Бродскому недавно (я не говорю, что его не читал, я имею в виду, что это не застревало в моём сознании). С недавнего времени я стал посещать т.н. литературные вечера в Цюрихе, организуемые несколькими людьми русской диаспоры в подвале рядом с домом, где когда-то жил Ленин (без комментариев). Позавчерашний вечер был посвящён как раз таки Бродскому, и было предложено выбрать стихотворение для чтения.

Выбор цикла стихотворения был очевиден – конечно же, рождественский! Сначала я думал прочитать то самое последнее стихотворение, но потом понял, что в этом не будет шага вперёд. Который всегда должен быть.

Я перечитал этот цикл. Я прошёл мимо нескольких «описательных» стихов (1963, 1964, 1987, 1988). Это милые миниатюры, но они (во всяком случае, мне-здесь-и-сейчас) не дают чего-то нового. Поздние стихотворения (1989, 1992), хоть и несколько напоминают эти миниатюры, уже гораздо подвижнее. 

Я остановился у «Рождественского романса» 1961 года, у стихотворения, весьма сильного по всем своим образам, стихотворения, которое, как текучая подвижная река, захватывает и уносит тебя вплоть до самого своего конца. Но прошёл мимо к 1971-му году («В Рождество все немного волхвы»).

В нём нет вопроса и ответа, вымысел ли чудо Рождества или правда, сказка или быль. Стих говорит очень простую, но важную вещь: чуда не будет, пока не будут те, кому оно нужно. Если чуда нет, его надо сделать. Тогда всё будет. Нельзя достать звезду с неба, пока её туда кто-нибудь не повесит. Только пока на небе будут появляться звёзды, их можно будет находить.
Будет мешать и "хаос лиц", и пьющий Ирод, у каждого свой, но есть шанс на свою звезду. И, видимо, чем выше место этого чуда, этой звезды, тем больший Ирод будет перед нами стоять. В этом и есть механизм чуда по Бродскому.

Продолжают эту идею-мечту 1991 («Ясли») и 1993 годы: для чуда не нужно злата, для чуда нужны вера и желание.

Не знаю почему, но у меня есть ощущение, что некая линия жизни моего пасьянса успешно сложилась.

PS: весьма рекомендую к просмотру очаровательный м/ф "Рыбка" (Союзмультфильм, 2006). Мне кажется, он как-то тут уместен.