Утром перед тотальным диктантом напишу о восприятии текстов. Вот у меня одной из непреложных сторон чтения являются запахи. Аромат литературы. Миазм информации. Нередко ощущение приходит абсолютно непроизвольно, а иногда над ним надо задуматься — примерно как над вкусом незнакомого блюда. Вот, например, когда я вижу «в такой-то организации был проведён праздник» - этот пассивный залог сразу пахнет рассохшимся паркетом и полутёмным коридором. Пассивный залог вообще часто пахнет бюджетным учреждением, в котором люди тяготятся разбитым паркетом, но могут радоваться жизни лишь по заранее утверждённым дням. Похоже пахнет Чехов — похоже, но оттенки совершенно другие. Это как тот же коридор, тёмный, без освещения, но в конце его — пыльное окно, за которым ясный солнечный свет. И само учреждение, если и не покинуто, то люди в нём лишь доживают положенный им срок, не делая уже ничего реального. Вообще, Чехов у меня всегда ассоциировался с каким-то если не предчувствием, то предугадыванием последующих событий. Все его рассказы об этой неизменности, которую может перевернуть что-то лишь очень яркое в своей катастрофе. А вот новости о войне. У них два запаха, либо пыли в ясном небе над каким-то высокогорьем, либо крови, металла и хлорки, присыпанных битым стеклом. Последний коктейль вообще очень хорош своей безнадёжностью. Полностью сделанный человеком, в нём осталось столь мало человеческого, что и оставшееся скоро заберут медики, накрыв поверх простынёй. А бывает, читаешь тексты, особенно путешественников, и тебя прямо захлёстывает какой-то весной, из запаха мокрой утренней травы, ледяного воздуха и пения птиц. Ну или хотя бы тёплым ветром с пряными запахами — когда едешь на мотоцикле через лето. Запах весны бывает и у книг. Недавно читал Мишеля Фейбера, а до этого, помнится, встречал у Бернара Вербера. Хотя последний мне совершенно, совершенно не понравился. Но это дело другое. Мне вообще не нравятся многие книги, которые нравятся другим людям или названы кем-то классикой. Вот, например, Достоевский. Читал все или почти все ключевые произведения. И от всех, решительно ото всех запах спёртого воздуха, давно не мытых тел и пьяной, пустой или пьяной и пустой брани. Несчастные люди, бедные настолько, что создают себе химер, лишь бы эта химера могла куда-то увезти — к славе, богатству, оплате комнаты. Но увозит в конце концов на каторгу. И все миры Достоевского у меня попали в одну какую-то маленькую долину, затянутую постоянной сплошной облачностью, над которой горят красные маяки: «не приближаться: опасная зона». А вот у новостей из мира финансов другие, свои, запахи. Это бумага, и ещё, не знаю почему, запах станции метро, на которой полиция ищет понятых для чьего-то внезапно осевшего и уже побелевшего тела. Наверное, потому что именно этому телу вдруг стала безразлична спешка людских тел, спешащих поутру на работу. И эти тела, они тоже не замечают его, они не готовы оказать даже минуту почтения этому человеку, пробегая мимо в раскрытые двери поезда. Разные политические точки зрения тоже пахнут по-разному — более того, учёные даже показали когда-то не так давно, что либералы и консерваторы пахнут по-разному, и это тоже как-то несознательно учитывается людьми в общении. Хотя запахов людей и точек зрения куда больше, чем две, но это другая, отдельная, история. От нормативных актов пахнет щелчками метронома. Звук, разумеется, пахнуть не может, а вот сочетание равномерного отсчёта и металла, смешанное с каким-то клеем для плоских тканевых ножек — более чем. Детские книги и сказки пахнут радостными детьми — у них свой запах. Такого не почувствуешь даже на улице, где мимо тебя пройдут десятки людей, каждый из которых оставляет свой лёгкий след. Да-да, я всегда делю так восприятие идущих навстречу. Сначала видишь лицо, оцениваешь вид, а потом, разминувшись и пройдя на метр, чувствуешь волну запаха. Есть много каких-то очевидных ассоциаций. Вот Венечка Ерофеев не пахнет и не может пахнуть чем-то иным, кроме как старой электричкой с сиденьями, набранными из деревянных лаченых реек, и слегка немытого тела. Пушкин пахнет лёгкостью человека — знаете, есть такие, которые прилетают на секунду в офис, ничего особо не сделают, но оставят ощущение приподнятого хаоса. Маркс пахнет спёртым кабинетом. Кстати, тем же кабинетом пахнет и Гофман с его котом. Кабинетом, в котором человек занят, и искренне убеждён, что его не выпустят, пока написанные страницы не перевесят пудовую гирю. Лейбниц пахнет фехтовальным турниром — мне даже в голову не приходит, откуда я могу взять такой запах, ибо вот где меня не было, там не было, но сила воображения уверяет меня, что оно будет так и только так. Лицемерные политики и заявления тоже пахнут. Грузным орущим на тебя мужчиной с заплывшими глазками. И откуда такие ассоциации и чёткое ощущение личного опыта? А, точно, помню, это тоже из моей альма-матер. Нет, конечно, было много раз и далеко не только там, но там есть множество кабинетов, где тебе готовы регулярно выдавать эти ощущения. Сейчас, пока писал текст, держа в голове его фрагменты (ибо меня не хватает помнить ни один из написанных мною текстов иначе как парой выцепленных фраз), задумался о том, что ритм для меня тоже как-то пахнет. У каждого текста есть ритм, когда читаешь, что-то идёт быстро, что-то медленно, где-то есть стакатто, где-то — пицекатто, а где-то — только вальс и а капелло. Быстрый текст может ещё пахнуть машиной, мчащейся по разбитым дорогам, а медленный будет пахнуть ещё и каким-то платьем, одеждой. А вот время само по себе никак не пахнет. Когда-то я записал, противореча сейчас самому себе, что вечность пахнет формалином и кусками тишины, но это — какая-то мелкая частная вечность, растянутая, как перебинтовка раны без анестезии или подготовка к прыжку со скалы или из окна. Для всех остальных это лишь мгновение. Ещё пахнет научная литература. Методами исследований. Экспериментальные данные пахнут лабораторией, расчётные модели пахнут жареной в системном блоке пылью, а обзорные публикации пахнут чем-то вечным — то ли старой подвыцветшей бумагой в гроссбухах таблиц, то ли климатической зоной объекта изучения, то ли специфическим запахом — одним для сульфидов, другим для силикатов и совершенно особым запахом железистых кварцитов (КМА, посиделки на крыше бомбоубежища, где мы жили, с тайскими благовониями, но это совсем другая история). Вот это я в особенности использую при работе: о чём в точности статья, вспомнить не можешь, но запах, всплывающий при взгляде на ссылку, сразу помогает сориетироваться.
Так, что-то начало меня в сторону от запаха текстов уводить, потому я сейчас удалил последние несколько строчек и пошёл тульский пряник печь.
Комментариев нет:
Отправить комментарий