Российская Империя, которую мы потеряли

Наткнулся на мемуары императрицы Екатерины II. Совершенно потрясающее чтиво! Написано лёгким языком - читается как современная популярная литература. С самых первых строк погружаешься на 300 лет назад! Во все эти потрясающие детали "из первых рук", зажигающие новые прекрасные оттенки жизни высшего света Российской Империи.

В этом посте я приведу наинтереснейшие цитаты из парочки произведений Екатерины. Однако же самостоятельное чтение, несомненно, доставит интереснейшее погружение в эпоху.

Мемуары Екатерины II охватывают период с её детства, примерно c 1740 г., до похорон императрицы Елизаветы в начале 1762 года.

Для удобства читателя я разбросал подборки цитат по примерным темам

Отношения с будущим мужем и императором Петром III и некоторые детали его характера:

С десятилетнего возраста Петр III обнаружил наклонность к пьянству (...) приближенные с трудом препятствовали ему напиваться за столом, что он был упрям и вспыльчив, что он не любил окружающих (...) был слабого и хилого сложения.

[будущий Пётр III] начал с того, что надулся на меня; когда я спросила, какая тому причина, он стал очень меня бранить за излишнюю набожность, в которую, по его мнению, я впала

Я молчала и слушала, (...) что ему больше всего нравится во мне то, что я его троюродная сестра, и что в качестве родственника он может говорить со мной по душе, после чего сказал, что влюблен в одну из фрейлин императрицы (...), но что он покоряется необходимости жениться на мне, потому что его тетка того желает.

Семейная близость "обычной царской семьи":

[будущий Пётр III, уже муж Екатерины] стал выказывать решительное пристрастие к принцессе Курляндской, (...) он не отходил от нее больше ни на шаг, говорил только с нею, - одним словом, дело это быстро шло вперед в моем присутствии и на глазах у всех (...) Владиславова сказала мне, что все возмущены тем, что эту горбунью предпочитают мне; я ей ответила: "Что делать!", у меня навернулись слезы, и я пошла спать. Только что я улеглась, как великий князь пришел спать. Так как он был пьян и не знал, что делает, то стал мне говорить о высоких качествах своей возлюбленной; я сделала вид, что крепко сплю, чтобы заставить его поскорее замолчать; он стал говорить еще громче, чтобы меня разбудить, и, видя, что я не подаю признаков жизни, довольно сильно ткнул меня раза два-три кулаком в бок, ворча на мой крепкий сон, повернулся и заснул. Я очень плакала в эту ночь - и из-за всей этой истории, и из-за положения, столь же неприятного во всех отношениях, как и скучного.

"для того, чтобы иметь детей, тут нет вины, что дети не могут явиться без причины и что хотя Их Императорские Высочества живут в браке с 1745 года, а между тем причины не было"
"Бог знает, откуда моя жена берет свою беременность; я не слишком-то знаю, мой ли это ребенок и должен ли я его принять на свой счет"

Впрочем, надо отметить, весь высший свет тогда ревностно относился к личной жизни:

По поводу этих трех свадеб держали при дворе пари гетман Кирилл Разумовский и датский посланник граф Остен, кто из троих новобрачных будет раньше всех рогоносцем, и оказалось, что выиграли пари те, кто держал за Строганова, молодая супруга которого казалась тогда самой некрасивой, самой невинной и наиболее ребенком.

Такой вот Ъ-тотализатор XVIII века в самой духовной стране.

Также многократно подчёркивается близость высокой знати к народной жизни:

А бани и все другие русские обычаи и местные привычки не только не были по сердцу великому князю [будущему Петру III], но он даже смертельно их ненавидел.

главной забавой великого князя в городе было необычайное количество игрушечных солдатиков из дерева, свинца, крахмала, воска, которых он расставлял на очень узких столах, занимавших целую комнату; между этими столами едва можно было проходить; он прибил узкие латунные полоски вдоль этих столов; к этим латунным полоскам были привязаны веревочки, и, когда их дергали, латунные полосы производили шум, который, по его мнению, воспроизводил ружейные залпы. Он очень аккуратно праздновал придворные торжества, заставляя эти войска производить ружейные залпы; кроме того, каждый день сменялись караулы, то есть с каждого стола снимали тех солдатиков, которые должны были стоять на часах; он присутствовал на этом параде в мундире, в сапогах со шпорами, с офицерским значком и шарфом, и те из его слуг, которые были допущены к участию в этом прекрасном упражнении, были обязаны также там присутствовать.

К слову, в текстах и комментариях много раз подчёркивается, как сильно удивляло современников, что Императрица Всероссийская пишет на русском языке!

Перед чтением следующего фрагмента пусть любезный читатель вспомнит, зачем создавались княжеские дружины, из которых и вышла знать: 

нашла тут князя Михаила Ивановича Дашкова плачущего и вне себя от радости, и, прибежав ко мне, говорил: "Государь достоин, дабы ему воздвигнуть статую золотую; он всему дворянству дал вольность", и с тем едет в Сенат, чтоб там объявить. Я ему сказала: "Разве вы были крепостные и вас продавали доныне?" В чем же эта вольность? И вышло, что в том, чтоб служить и не служить по воле всякого. Сие и прежде было, ибо шли в отставку, но осталось исстари, что дворянство, с вотчин и поместья служа все, кроме одряхлелых и малолетних, в службе Империи записаны были; вместо людей дворянских Петр I начал рекрут собирать, а дворянство осталось в службе. Отчего вздумали, что в неволе. Воронцов и генерал-прокурор думали великое дело делать, доложа Государю, дабы дать волю дворянству, а в самом деле выпросили не что иное, кроме того, чтоб всяк был волен служить и не служить. (...) У всех дворян велика была радость о данном дозволении служить или не служить, и на тот час совершенно позабыли, что предки их службою приобрели почести и имение, которым пользуются.

Впрочем, знатные люди были Екатерине II крайне милы и приятны:

Русский двор был тогда разделен на два больших лагеря, или партии. Во главе первой (...) был вице-канцлер, граф Бестужев-Рюмин; его несравненно больше страшились, чем любили; это был чрезвычайный пройдоха, подозрительный, твердый и неустрашимый, по своим убеждениям довольно-таки властный, враг непримиримый, но друг своих друзей, которых оставлял лишь тогда, когда они повертывались к нему спиной, впрочем, неуживчивый и часто мелочный. (...)
Враждебная Бестужеву партия (...) привлекли графа Лестока, одного из главных деятелей переворота, который возвел покойную императрицу Елисавету на Русский престол. Этот последний пользовался большим ее доверием; он был ее хирургом с кончины Екатерины I, при которой находился, и оказывал матери и дочери существенные услуги; у него не было недостатка ни в уме, ни в уловках, ни в пронырстве, но он был зол и сердцем черен и гадок.

Социально-бытовые условия также доставляют неимоверно:

При дворе в это время был такой недостаток в мебели, что те же зеркала, кровати, стулья, столы и комоды, которые нам служили в Зимнем дворце, перевозились за нами в Летний дворец, а оттуда -- в Петергоф и даже следовали за нами в Москву. Билось и ломалось в переездах немалое количество этих вещей, и в таком поломанном виде нам их и давали, так что трудно было ими пользоваться; так как нужно было особое приказание императрицы на получение новых вещей и большею частью трудно, а подчас и невозможно было до нее добраться, то я решила мало-помалу покупать себе комоды, столы и самую необходимую мебель на собственные деньги

в дом Чоглокова [царедворец] (...) был зал посредине и по четыре комнаты с каждой стороны. Хуже нашего едва ли можно было поместиться. Ветер гулял там по всем направлениям, двери и окна там наполовину сгнили, пол был со щелями в три-четыре пальца шириной; кроме того, насекомые там так и кишели; дети и слуги Чоглокова жили в нем в ту минуту, когда мы в него вошли, их оттуда выпроводили и поместили нас в этом ужасном доме, не имевшем почти мебели.

деревянный дом, из которого не было никакого вида; он был построен на казенных подвалах и вследствие этого выше только что покинутого дома, имевшего всего один этаж. Печи были так стары, что, когда их топили, насквозь был виден огонь, так много было щелей, и дым наполнял комнаты; у нас у всех болели от него голова и глаза.

Что касается моей спальной, то я почти вовсе туда не входила, потому что она была очень холодная от окон, выходивших с двух сторон на Неву, на восток и на север

Императорский дом ревностно занимался повышением уровня жизни граждан, в частности, благодаря эффективности городских служб, развлечением было смотреть на пожары:

Ни один год не изобиловал так пожарами, как 1753-й и 1754-й. Мне случалось неоднократно видеть из окон этих покоев Летнего дворца два, три, четыре и даже до пяти пожаров одновременно в различных местах Москвы.

Впрочем, не только коммунальные службы, но и правосудие было весьма ориентировано на доставление комфорта клиентам:

его арестовали в полном собрании конференции, сложили с него все должности, лишили всех чинов и орденов, между тем как ни единая душа не могла обстоятельно изложить, за какие преступления или злодеяния так всего лишали первое лицо в империи, и его отправили к себе под домашний арест. (…) Без расследования и суда хотели на следующий же день после ареста отправить его в одно из его имений, отняв у него все остальные земли. Но нашлись такие, которые сказали, что было уже слишком ссылать кого-либо без вины и суда, и что по крайней мере надо поискать преступлений в надежде их найти

Нельзя не поговорить о медицине того времени:

Когда говорят, что раньше было меньше тяжёлых металлов и люди были здоровее:

расцарапала щеку до крови и мой хирург Гюйон дал мне мазь из свинцовых белил

Целительная вивисекция кровопусканием широко использовалась для лечения множества болезней, включая воспаления лёгких:

я схватила плеврит, от которого чуть не умерла. (...) она нашла меня почти без сознания, в сильном жару и с невыносимой болью в боку. Она вообразила, что у меня будет оспа: послала за докторами и хотела, чтобы они лечили меня сообразно с этим; они утверждали, что мне надо пустить кровь; мать ни за что не хотела на это согласиться; она говорила, что доктора дали умереть ее брату в России от оспы, пуская ему кровь, и что она не хотела, чтобы со мной случилось то же самое. (…) Я была без памяти, в сильном жару и с болью в боку, которая заставляла меня ужасно страдать и издавать стоны, за которые мать меня бранила, желая, чтобы я терпеливо сносила боль. (...) Наконец, (…) на пятый день моей болезни, императрица (...) велела пустить мне кровь. В ту минуту, как кровь хлынула, я пришла в себя и, открыв глаза, увидела себя на руках у императрицы, которая меня приподнимала.
Я оставалась между жизнью и смертью в течение двадцати семи дней, в продолжение которых мне пускали кровь шестнадцать раз и иногда по четыре раза в день.

Живительная эвтаназия, впрочем, тоже практиковалась. У Екатерины II есть отдельная заметка о попытке суицида:

я легла на канапе и, после получасу крайней горести, пошла за большим ножом, который был у меня на столе, и собиралась решительно вонзить его себе в сердце (...) застала меня за этой прекрасной попыткой.

Стоматология того времени действительно впечатляла. Если это был царский сервис, я даже думать не хочу о простых смертных.

Я села на пол, Бургав [лейб-медик императрицы] - с одной стороны, Чоглоков - с другой, а Гюйон [хирург] рвал мне зуб; но в ту минуту, как он его вырвал, глаза мои, нос и рот превратились в фонтан; изо рта лила кровь, из носу и глаз - вода. Тогда Бургав, у которого было много здравого смысла, воскликнул: "Какой неловкий!" и, велев подать себе зуб, сказал: "Вот этого-то я и боялся, и вот почему не хотел, чтобы его вырвали".
Гюйон, удаляя зуб, оторвал кусок нижней челюсти, в которой зуб сидел. Императрица подошла к дверям моей комнаты в ту минуту, как это происходило; мне сказали потом, что она растрогалась до слез.
Меня уложили в постель, я очень страдала, больше четырех недель

Акушерское искусство и отношение к роженицам... Это можно читать, перечитывать, испытывать недоумение и перечитывать вновь. До катарсиса. Полного, обращаю ваше внимание:

около полудня (...) я разрешилась сыном (…) тотчас же императрица велела акушерке взять ребенка и следовать за ней.
Я оставалась на родильной постели (...). Как только удалилась императрица, великий князь тоже пошел к себе, а также и Шуваловы, муж и жена, и я никого не видела ровно до трех часов. Я много потела; я просила Владиславову сменить мне белье, уложить меня в кровать; она мне сказала, что не смеет. Она посылала несколько раз за акушеркой, но та не приходила; я просила пить, но получила тот же ответ.
Наконец, после трех часов пришла графиня Шувалова, вся разодетая. Увидев, что я все еще лежу на том же месте, где она меня оставила, она вскрикнула и сказала, что так можно уморить меня. Это было очень утешительно для меня, уже заливавшейся слезами с той минуты, как я разрешилась, и особенно оттого, что я всеми покинута и лежу плохо и неудобно, после тяжелых и мучительных усилий, между плохо затворявшимися дверьми и окнами, причем никто не смел перенести меня на мою постель, которая была в двух шагах, а я сама не в силах была на нее перетащиться.
(...)
Когда прошло 40 дней со времени моих родов (...). Сына моего принесли в мою комнату: это было в первый раз, что я его увидела после его рождения.

Судя по всему, некоторые дедлайны фиксировались детской смертностью:

1 ноября было назначено Ее Императорским Величеством для того, чтобы я принимала обычные поздравления после шести недель, прошедших со времени моих родов. 

С учётом того, что молочницей младенец успел переболеть, основания, видимо, были

Программа материнского капитала для самых обеспеченных, впрочем, уже тогда функционировала:

В самый день крестин императрица после обряда пришла в мою комнату и принесла мне на золотом блюде указ своему Кабинету выдать мне сто тысяч рублей (…) Четыре или пять дней спустя после того, как мне принесли деньги, которые императрица мне пожаловала, барон Черкасов, ее кабинет-секретарь, велел попросить меня: чтобы я бога ради одолжила эти деньги Кабинету императрицы, потому что она требовала денег, а их не было ни гроша. Я отослала ему его деньги, и он возвратил мне их в январе месяце.
Великий князь, узнав о подарке, сделанном мне императрицей, пришел в страшную ярость оттого, что она ему ничего не дала. (…) [Императрица] тотчас же послала великому князю такую же сумму, какую дала и мне; для этого и взяли у меня в долг мои деньги. 

Впрочем, всё равно пляшем! Несмотря на все описанные недоразумения и уровень жизни, двор плясал и кутил:

Императрице вздумалось в 1744 году в Москве заставлять всех мужчин являться на придворные маскарады в женском платье, а всех женщин - в мужском, без масок на лице; это был собственный куртаг навыворот. Мужчины были в больших юбках на китовом усе, в женских платьях и с такими прическами, какие дамы носили на куртагах, а дамы - в таких платьях, в каких мужчины появлялись в этих случаях. (...)
Заметили особенно, что первый любовник, довольно красивый восемнадцати- или двадцатилетний юноша, был, как то и полагалось, самый нарядный; но на нем видели и вне театра брильянтовые пряжки, кольца, часы, кружева и очень изысканное белье.

Императрица потеряла в этом пожаре все, что привезла в Москву из ее огромного гардероба. Я имела честь услышать от нее, что она лишилась четырех тысяч пар платьев

Вообще, по тексту просто невероятное количество раз проходит: будем жить в палатках, в полурассыпавшихся домах - но каждый день новое платье! 
Так, для повышения любви царедворцев к себе Екатерина устроила банкет стоимостью до 15 000 тех рублей при годовом своём содержании в 30 000.

Да, кстати, о комфорте. Личные чувства в то время очень уважали:

мне объявили о смерти моего отца, которая меня очень огорчила. Мне дали досыта выплакаться в течение недели; но по прошествии недели (...) императрица приказывает мне перестать, что мой отец не был королем. Я ей ответила, что это правда, что он не король, но что ведь он мне отец; на это она возразила, что великой княгине не подобает долее оплакивать отца, который не был королем.

Он (...) сунул мне в руку очень маленькую записку и сказал очень тихо: "Это от вашей матери".
Я почти что остолбенела от страху перед тем, что он только что сделал. Я замирала от боязни, как бы кто-нибудь этого не заметил, особенно Чоглоковы, которые были совсем близко. Однако я взяла записку и сунула ее в перчатку; никто этого не заметил. (...) Я ответила матери и уведомила ее о том, что она хотела знать; я сказала ей, что мне было запрещено писать ей и кому бы то ни было, под предлогом, что русской великой княгине не подобает писать никаких других писем, кроме тех, которые составлялись в Коллегии иностранных дел и под которыми я должна была только ставить свою подпись, и никогда не говорить, о чем надо писать, ибо Коллегия знала лучше меня, что следовало в них сказать

Как только он был назначен ко двору, императрица дала его старшей сестре приказание выйти замуж за некоего Сенявина, который для этого был определен камер-юнкером к нашему двору. Это было громовым ударом для девицы, которая вышла за него замуж лишь с величайшим отвращением. Брак этот был очень дурно принят обществом, которое взвалило всю вину на Шувалова, фаворита императрицы; он имел большую склонность к этой девице до своего фавора, и ее так неудачно выдали замуж только для того, чтобы он потерял ее из виду. Это было поистине тираническое преследование; наконец, она вышла за него замуж, впала в чахотку и умерла. 

Чтобы точно знать о них, всем слугам было приказано доносить о каждом слове знати императрице. Почти всё общение и узнавание её мнения о том или ином поступке шло по сложнейшим цепочкам - как вверх, так и вниз:

муж Чоглоковой исполнял обязанности князя Репнина во время этой поездки (...); это был дурак заносчивый и грубый, все ужасно боялись этого человека и его жены, и, говоря правду, они были действительно зловредные люди. Однако были средства, как это оказалось впоследствии, не только усыплять этих Аргусов [именно так Екатерина называет тех, кого приставляли целенаправленно для осведомления государыни], но даже их задабривать, но тогда еще эти средства только изыскивались. Одно из самых надежных - было играть с ними в фараон: оба они были игроки, и очень жадные

Ну и, конечно, образование было соответствующим:

 Мне дали уже троих учителей: одного, Симеона Теодорского, чтобы наставлять меня в православной вере; другого, Василия Ададурова, для русского языка, и Ланге, балетмейстера, для танцев.

К чести Екатерины можно отметить, что она читала огромное количество разнообразнейшей и далеко не развлекательной литературы - Тацита, Вольтера и многих других. Как типичный фрагмент:

"Жизнь знаменитых мужей" Плутарха, "Жизнь Цицерона" и "Причины величия и упадка Римской республики" Монтескье.

Как же обстояли дела в государстве в целом? Екатерина II характеризует их так в статье "О собственном царствовании":

В 1762 году при вступлении моем на престол я нашла сухопутную армию в Пруссии а две трети жалование не получившею.
В статс-конторе именные указы на выдачу семнадцати миллионов рублей не выполненными.
Почти все отрасли торговли были отданы частным людям в монополии.
Таможни всей империи сенатом даны были на откуп за два миллиона.
Блаженной памяти государыня императрица Елисавета Петровна во время седьмилетной войны искала занять два миллиона рублей в Голландии, но охотников на тот заем не явилось, следовательно кредита или доверья к России не существовало.

Сенат хотя посылал указы и повеления в губернии, но тамо так худо исполняли указы Сената, что в пословицу почти вошло говорить: "ждут третьяго указа", понеже по первому и по второму не исполняли.

Сенат подал мне реестр доходам империи, по которому явствовало, что оных считали 16 миллионов. По прошествии двух лет я посадила князя Вяземскаго и тайнаго действительнаго советника Мельгунова, тогдашнаго президента камер-коллегии, считать доходы. Они несколько лет считали, переписываясь раз по семи с каждым воеводою. Наконец сочли 28 миллионов, двенадцать миллионов больше, нежели сенат ведал.

Чтобы охарактеризовать внимание правительства к государству, нужно ещё и это упомянуть:

Сенат хотя определял воевод, но число городов в империи не знал. Когда я требовала реестра городам, то признались в неведении оных: также карту всей империи Сенат от основания своего не имел. Я, быв в Сенате, послала пять рублев в Академию Наук от Сената чрез реку, и купили Кириловскаго печатнаго атласа, котораго в тот же час подарила правительствующему Сенату. 

Конечно же, крестьяне целиком одобряли предлагаемую императорским домом внутреннюю политику:

Заводских крестьян непослушание унимали посланные генералы-майоры, (...) не единожды принуждены были употребить противу них оружие и даже до пушек

Несмотря на то, что та же Википедия, не говоря уже о многих других источниках, крайне сомневается в излагаемом Екатериной II перечне своих заслуг, равно как и в том, что она никак не причастна была к имевшемуся бардаку, по-моему, ситуация более чем очевидна.
Тем более, что Екатерина II уж точно не была заинтересована в подрыве авторитета императорской власти.

Такая вот Россия, которую мы потеряли.

Тем, же, кто хочет ещё, рекомендую почитать выдержку из "путешествия на Волгу"